Петр III Фёдорович (урождённый Карл Петер Ульрих, нем. Karl Peter Ulrich). Родился 10 (21) февраля 1728 года в Киле - умер 6 (17) июля 1762 года в Ропше. Российский император (1762), первый представитель Гольштейн-Готторп-Романовской династии на российском престоле. Владетельный герцог Гольштейн-Готторпский (1745). Внук Петра I.
Карл Петер, будущий император Петр III, родился 10 (21 по новому стилю) февраля 1728 года в Киле (Гольштейн-Готторп).
Отец - герцог Карл Фридрих Гольштейн-Готторпский.
Мать - Анна Петровна Романова, дочь .
В брачном договоре, заключённом его родителями ещё при Петре I в 1724 году, они отказывались от каких-либо притязаний на российский престол. Но царь оставлял за собой право назначить своим преемником «одного из урожденных Божеским благословением из сего супружества принцев».
Кроме того, Карл Фридрих, будучи племянником шведского короля Карла XII, имел права и на престол Швеции.
Вскоре после рождения Петра умерла мать, простудившись во время фейерверка в честь появления сына. Мальчик рос в захолустной обстановке крохотного северогерманского герцогства. Отец любил сына, но все его помыслы были направлены на возвращение Шлезвига, который Дания оккупировала в начале XVIII века. Не располагая ни военной силой, ни финансовыми возможностями, Карл Фридрих возлагал надежды либо на Швецию, либо на Россию. Брак с Анной Петровной был юридическим закреплением русской ориентации Карла Фридриха. Но после вступления на престол Российской империи Анны Иоанновны, этот курс сделался невозможным. Новая императрица стремилась не только лишить прав на наследие свою двоюродную сестру Елизавету Петровну, но и закрепить его за линией Милославских. Росший в Киле внук Петра Великого был постоянной угрозой для династических планов бездетной императрицы Анны Иоанновны, с ненавистью повторявшей: «Чёртушка ещё живёт».
В 1732 году демаршем русского и австрийского правительств при согласии Дании герцогу Карлу Фридриху было предложено отказаться за огромный выкуп от прав на Шлезвиг. Карл Фридрих категорически отверг это предложение. Все надежды на восстановление территориальной целостности своего герцогства отец возложил на сына, внушая ему идею реванша. Карл Фридрих с малых лет воспитывал сына по-военному - на прусский лад.
Когда Карлу Петеру исполнилось 10 лет, ему был присвоен чин секунд-лейтенанта, что произвело на мальчика огромное впечатление, он любил военные парады.
В одиннадцать лет он потерял отца. После его смерти воспитывался в доме своего двоюродного дяди по отцовской линии, епископа Адольфа Эйтинского, впоследствии - короля Швеции Адольфа Фредрика. Его воспитатели О. Ф. Брюммер и Ф. В. Берхгольц не отличались высокими нравственными качествами и не раз жестоко наказывали ребёнка. Наследного принца шведской короны неоднократно секли, подвергали другим изощрённым и унизительным наказаниям.
Воспитатели мало заботились о его образовании: к тринадцати годам он лишь немного владел французским языком.
Петр рос боязливым, нервным, впечатлительным, любил музыку и живопись и одновременно обожал всё военное - однако боялся пушечной пальбы (эта боязнь сохранилась у него на всю жизнь). Именно с воинскими утехами были связаны все его честолюбивые мечты. Крепким здоровьем не отличался, наоборот, был болезненным и хилым. По характеру Пётр не был злым, часто вёл себя простодушно. Уже в детстве он пристрастился к вину.
Ставшая в 1741 году императрицей Елизавета Петровна хотела закрепить трон по линии своего отца и распорядилась привезти племянника в Россию. В декабре, вскоре по восшествии на престол императрицы Елисаветы, был прислан ею в Киль майор фон Корф (муж графини Марии Карловны Скавронской, двоюродной сестры императрицы) и с ним Г. фон Корф, российский посланник при датском дворе, чтобы взять молодого герцога в Россию.
Спустя три дня после отъезда герцога об этом узнали в Киле, он путешествовал инкогнито, под именем молодого графа Дюкера. На последней станции перед Берлином они остановились и послали камер-интенданта к тамошнему российскому посланнику (министру) фон Бракелю, и стали ожидать его на почтовой станции. Но в ночь накануне Бракель умер в Берлине. Это ускорило их дальнейшее путешествие в Петербург. В Кеслине, в Померании, почтмейстер узнал молодого герцога. Поэтому они ехали всю ночь, чтоб поскорее выехать из прусских границ.
5 (16) февраля 1742 года Карл Петер Ульрих благополучно прибыл в Россию , в Зимний дворец. Было большое стечение народа, чтобы увидеть внука Петра Великого. 10 (21) февраля праздновали 14-й год его рождения.
В конце февраля 1742 года Елизавета Петровна отправилась с племянником в Москву для своей коронации. Карл Петер Ульрих присутствовал при коронации в Успенском соборе 25 апреля (6 мая) 1742 года на особо устроенном месте, подле её величества. После коронации он был произведен в подполковники Преображенской гвардии и каждый день ходил в мундире этого полка. Также в полковники Первого лейб-кирасирского полка.
При первой встрече Елизавета была поражена невежеством своего племянника и огорчена внешним видом: худой, болезненный, с нездоровым цветом лица Его воспитателем и учителем стал академик Якоб Штелин, который считал своего ученика достаточно способным, но ленивым. Профессор заметил его склонности и вкусы и по ним устроил свои первые занятия. Он прочитывал с ним книги с картинками, в особенности с изображением крепостей, осадных и инженерных орудий; делал разные математические модели в малом виде и на большом столе устраивал из них полные опыты. Приносил по временам старинные русские монеты и рассказывал при их объяснении древнюю русскую историю, а по медалям Петра I новейшую историю государства. Два раза в неделю читал ему газеты и незаметно объяснял ему основание истории европейских государств, при этом занимал его ландкартами этих государств и показывал их положение на глобусе.
В ноябре 1742 года Карл Петер Ульрих перешёл в православие под именем Петра Фёдоровича. В его официальный титул были включены слова «Внук Петра Великого».
Петр III (документальный фильм)
Рост Петра III: 170 сантиметров.
Личная жизнь Петра III:
В 1745 году Петр вступил в брак с принцессой Екатериной Алексеевной (урождённой Софией Фредерикой Августой) Ангальт-Цербстской, будущей императрицей .
Свадьба наследника была сыграна с особым размахом. Петру и Екатерине были пожалованы во владение дворцы - Ораниенбаум под Петербургом и Люберцы под Москвой.
После удаления от престолонаследника голштинцев Брюммера и Берхгольца его воспитание было поручено боевому генералу Василию Репнину, который смотрел на свои обязанности сквозь пальцы и не препятствовал молодому человеку посвящать всё время игре в солдатики. Обучение наследника в России длилось всего три года - после свадьбы Петра и Екатерины Штелин от своих обязанностей был отставлен, однако навсегда сохранил расположение и доверие Петра.
Погружение великого князя в военные потехи вызывало нарастающее раздражение императрицы. В 1747 году она заменила Репнина супругами Чоглоковыми, Николаем Наумовичем и Марией Симоновной, в которых видела пример искренне любящей друг друга супружеской пары. Во исполнение инструкции, составленной канцлером Бестужевым, Чоглоков пытался ограничить доступ своего подопечного к играм и заменил для этого его любимых слуг.
Отношения Петра с женой не сложились с самого начала. Екатерина в своих мемуарах отмечала, что муж «накупил себе немецких книг, но каких книг? Часть их состояла из лютеранских молитвенников, а другая - из историй и процессов каких-то разбойников с большой дороги, которых вешали и колесовали».
Считается, что до начала 1750-х годов между мужем и женой вообще не было супружеских отношений, но затем Петру была сделана некая операция (предположительно - обрезание для устранения фимоза), после которой в 1754 году Екатерина родила ему сына Павла. В то же время письмо великого князя к супруге, датированное декабрем 1746 года, говорит о том, что отношения между ними были сразу после бракосочетания: «Мадам, Прошу вас этой ночью отнюдь не утруждать себя, чтобы спать со мною, поелику поздно уже обманывать меня, постель стала слишком узка, после двухнедельной разлуки с вами, сего дня по полудни ваш несчастный муж, коего вы так и не удостоили сего имени. Петр».
Отцовство Петра историки ставят под большое сомнение, называя наиболее вероятным отцом С. А. Понятовского. Однако, Пётр официально признал ребёнка своим.
Наследник-младенец, будущий российский император , был сразу же после рождения отнят от родителей, его воспитанием занялась сама императрица Елизавета Петровна. Пётр Фёдорович никогда не интересовался сыном и был вполне удовлетворён разрешением императрицы видеться с Павлом один раз в неделю. Пётр всё больше отдалялся от жены, его фавориткой стала Елизавета Воронцова, сестра Е.Р. Дашковой.
Елизавета Воронцова - любовница Петра III
Тем не менее Екатерина отмечала, что Великий князь почему-то всегда питал к ней невольное доверие, тем более странное, что она не стремилась к душевной близости с мужем. В затруднительных ситуациях, финансовых или хозяйственных, он нередко обращался за помощью к супруге, называя её иронически «Madame la Ressource» («Госпожа Подмога»).
Пётр никогда не скрывал от жены своих увлечений другими женщинами. Но Екатерина отнюдь не чувствовала себя униженной таким положением дел, имея к тому времени громадное число любовников. Для Великого князя увлечения жены тоже не были секретом.
После смерти Чоглокова в 1754 году распорядителем «малого двора» де-факто становится прибывший инкогнито из Голштинии генерал Брокдорф, поощрявший милитаристские замашки наследника. В начале 1750-х годов ему было разрешено выписать небольшой отряд голштинских солдат (к 1758 году их число - около полутора тысяч). Всё свободное время Пётр и Брокдорф проводили, занимаясь с ними военными упражнениями и манёврами. Эти голштинские солдаты некоторое время спустя (к 1759-1760 гг.) составили гарнизон потешной крепости Петерштадт, построенной в резиденции великого князя Ораниенбауме.
Другим увлечением Петра была игра на скрипке.
За годы, проведённые в России, Пётр никогда не делал попыток лучше узнать страну, её народ и историю, он пренебрегал русскими обычаями, вёл себя неподобающим образом во время церковной службы, не соблюдал посты и другие обряды. Когда в 1751 году Великий князь узнал, что его дядя стал шведским королём, он обмолвился: «Затащили меня в эту проклятую Россию, где я должен считать себя государственным арестантом, тогда как если бы оставили меня на воле, то теперь я сидел бы на престоле цивилизованного народа».
Елизавета Петровна не допускала Петра к участию в решении политических вопросов и единственная должность, на которой он хоть как-то мог себя проявить, была должность директора Шляхетского корпуса. Между тем Великий князь открыто критиковал деятельность правительства, а во время Семилетней войны публично высказывал симпатии к прусскому королю Фридриху II.
О вызывающем поведении Петра Фёдоровича было хорошо известно не только при дворе, но и в более широких слоях русского общества, где Великий князь не пользовался ни авторитетом, ни популярностью.
Личность Петра III
Якоб Штелин писал о Петре III: «Довольно остроумен, в особенности в спорах, что развивалось и поддерживалось в нём с юности сварливостью его обер-гофмаршала Брюммера... От природы судит довольно хорошо, но привязанность к чувственным удовольствиям более расстраивала, чем развивала его суждения, и потому он не любил глубокого размышления. Память - отличная до крайних мелочей. Охотно читал описания путешествий и военные книги. Как только выходил каталог новых книг, он его прочитывал и отмечал для себя множество книг, которые составили порядочную библиотеку. Выписал из Киля библиотеку своего покойного родителя и купил за тысячу рублей инженерную и военную библиотеку Меллинга».
Кроме того, Штелин писал: «Будучи великим князем и не имея места для библиотеки в своем петербургском дворце, он велел перевезти её в Ораниенбаум и держал при ней библитекаря. Сделавшись императором, он поручил статскому советнику Штелину, как своему главному библиотекарю, устроить библиотеку в мезонине его нового зимнего дворца в Петербурге, для чего были назначены четыре большие комнаты и две для самого библиотекаря. Для этого, на первый случай, назначил он 3000 рублей, а потом ежегодно 2 тысячи рублей, но требовал, чтобы в неё не вошло ни одной латинской книги, потому что от педантического преподавания и принуждения латынь опротивела ему с малолетства...
Не был ханжою, но и не любил никаких шуток над верою и словом Божиим. Был несколько невнимателен при внешнем богослужении, часто позабывал при этом обыкновенные поклоны и кресты и разговаривал с окружающими его фрейлинами и другими лицами.
Императрице весьма не нравились подобные поступки. Она выразила своё огорчение канцлеру графу Бестужеву, который, от её имени, при подобных и многих других случаях, поручал мне делать великому князю серьёзные наставления. Это было исполняемо со всей внимательностью, обыкновенно в понедельник, касательно подобного неприличия его поступков, как в церкви, так и при дворе или при других публичных собраниях. Он не обижался подобными замечаниями, потому что был убежден, что я желал ему добра и всегда ему советовал, как можно более угождать её величеству и составить тем своё счастье...
Чужд всяких предрассудков и суеверий. Помыслом касательно веры был более протестант, чем русский; поэтому с малолетства часто получал увещания не выказывать подобных мыслей и показывать более внимания и уважения к богослужению и к обрядам веры».
Штелин отмечал, что Петр «имел всегда при себе немецкую Библию и кильский молитвенник, в котором знал наизусть некоторые из лучших духовных песней». При этом: «Боялся грозы. На словах нисколько не страшился смерти, но на деле боялся всякой опасности. Часто хвалился, что он ни в каком сражении не останется назади, и что если б его поразила пуля, то он был уверен, что она была ему назначена», - писал Штелин.
Царствование Петра III
На Рождество 25 декабря 1761 (5 января 1762) г., в три часа пополудни скончалась императрица Елизавета Петровна. Петр вступил на престол Российской империи. Подражая Фридриху II Петр не короновался, но планировал короноваться после похода на Данию. В итоге Петр III был коронован посмертно Павлом I в 1796 году.
У Петра III не было четкой политической программы действий, но у него сложилось свое видение политики, и он, подражая своему деду Петру I, планировал провести ряд реформ. 17 января 1762 г. Петр III на заседании Сената объявил о своих планах на будущее: «Дворянам службу продолжать по своей воле, сколько и где пожелают, и когда военное время будет, то они все явиться должны на таком основании, как и в Лифляндии с дворянами поступается».
Несколько месяцев пребывания у власти выявили противоречивый характер Петра III. Почти все современники отмечали такие черты характера императора, как жажда деятельности, неутомимость, доброта и доверчивость.
Среди самых важных реформ Петра III:
Упразднение Тайной канцелярии (Канцелярия тайных розыскных дел; Манифест от 16 февраля 1762 года);
- начало процесса секуляризации церковных земель;
- поощрение торгово-промышленной деятельности путём создания Государственного банка и выпуска ассигнаций (Именной указ от 25 мая);
- принятие указа о свободе внешней торговли (Указ от 28 марта); в нём же содержится требование бережного отношения к лесам как одному из важнейших богатств России;
- указ, разрешавший заводить фабрики по производству парусного полотна в Сибири;
- указ, квалифицировавший убийство помещиками крестьян как «тиранское мучение» и предусматривавший за это пожизненную ссылку;
- прекратил преследование старообрядцев.
Петру III также приписывают намерение осуществить реформу Русской православной церкви по протестантскому образцу (В Манифесте Екатерины II по случаю восшествия на престол от 28 июня (9 июля) 1762 года Петру это ставилось в вину: «Церковь наша греческая крайне уже подвержена оставалась последней своей опасности переменою древнего в России православия и принятием иноверного закона»).
Законодательные акты, принятые за время короткого правления Петра III, во многом стали фундаментом для последующего царствования Екатерины II.
Важнейший документ царствования Петра Фёдоровича - «Манифест о вольности дворянства» (Манифест от 18 февраля (1 марта) 1762 года) , благодаря которому дворянство стало исключительным привилегированным сословием Российской империи.
Дворянство, будучи принуждённым Петром I к обязательной и поголовной повинности служить всю жизнь государству, при Анне Иоанновне получившее право выходить в отставку после 25-летней службы, теперь получало право не служить вообще. А привилегии, поначалу положенные дворянству, как служилому сословию, не только оставались, но и расширялись. Помимо освобождения от службы, дворяне получили право практически беспрепятственного выезда из страны. Одним из следствий Манифеста стало то, что дворяне могли теперь свободно распоряжаться своими земельными владениями вне зависимости от отношения к службе (Манифест обошёл молчанием права дворянства на свои имения; тогда как предыдущие законодательные акты Петра I, Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны, касающиеся дворянской службы, увязывали служилые обязанности и землевладельческие права).
Дворянство становилось настолько свободным, насколько может быть свободно привилегированное сословие в феодальной стране.
При Петре III проводилась широкая амнистия лицам, подвергшимся в прошлые годы ссылками и другим наказаниям. Среди возвращенных находились фаворит императрицы Анны Иоанновны Э. И. Бирон и генерал-фельдмаршал Б. К. Миних, приближенный к Петру III.
Правление Петра III отмечено усилением крепостного права. Помещики получили возможность своевольно переселять принадлежавших им крестьян из одного уезда в другой; возникли серьёзные бюрократические ограничения по переходу крепостных крестьян в купеческое сословие; за полгода правления Петра из государственных крестьян было роздано в крепостные около 13 тысяч человек (на самом деле их было больше: в ревизские списки в 1762 году включались только мужчины). За эти полгода несколько раз возникали крестьянские бунты, подавлявшиеся карательными отрядами.
Законодательная активность правительства Петра III была необычайной. За время 186-дневного царствования, если судить по официальному «Полному собранию законов Российской империи», было принято 192 документа: манифесты, именные и сенатские указы, резолюции и т.п.
Петра III гораздо более внутренних дел интересовала война с Данией: император задумал в союзе с Пруссией выступить против Дании с целью вернуть отнятый ею у родного Гольштейна Шлезвиг, причём сам намеревался выступить в поход во главе гвардии.
Тотчас по восшествии на престол Пётр Фёдорович вернул ко двору большинство опальных вельмож предыдущего царствования, томившихся в ссылках (кроме ненавистного Бестужева-Рюмина). Среди них был граф Бурхард Христофор Миних, ветеран дворцовых переворотов и мастер инженерии своего времени. В Россию были вызваны голштинские родственники императора: принцы Георг Людвиг Гольштейн-Готторпский и Пётр Август Фридрих Гольштейн-Бекский. Обоих произвели в генерал-фельдмаршалы в перспективе войны с Данией; Пётр Август Фридрих был также назначен столичным генерал-губернатором. Генерал-фельдцейхмейстером был назначен Александр Вильбоа. Эти люди, а также бывший воспитатель Якоб Штелин, назначенный личным библиотекарем, составляли ближний круг императора.
Для ведения переговоров о сепаратном мире с Пруссией в Петербург прибыл Бернгард Вильгельм фон дер Гольц. Мнением прусского посланника Пётр III так дорожил, что вскоре тот стал «заправлять всей внешней политикой России».
Среди отрицательных моментов царствования Петра III главным является фактическое аннулирование им итогов Семилетней войны. Оказавшись у власти, Пётр III, не скрывавший своего преклонения перед Фридрихом II, немедленно прекратил военные действия против Пруссии и заключил с прусским королём Петербургский мир на крайне невыгодных для России условиях, вернув завоёванную Восточную Пруссию (которая к тому моменту уже четыре года как являлась составной частью Российской империи) и отказавшись от всех приобретений в ходе Семилетней войны, практически выигранной Россией. Все жертвы, весь героизм русских солдат были перечеркнуты единым махом, что выглядело настоящим предательством интересов отечества и государственной изменой.
Выход России из войны повторно спас Пруссию от полного поражения. Заключённый 24 апреля мир недоброжелатели Петра III трактовали как истинное национальное унижение, поскольку продолжительная и затратная война по милости этого поклонника Пруссии закончилась буквально ничем: Россия не извлекала никаких выгод из своих побед. Впрочем, это не помешало Екатерине II продолжить начатое Петром III и окончательно прусские земли были освобождены от контроля русских войск и отданы Пруссии именно ею. Екатерина II же заключила в 1764 г. с Фридрихом II новый союзный договор. Однако роль Екатерины в таком завершении Семилетней войны обычно не афишируется.
Несмотря на прогрессивный характер многих законодательных мер и небывалые привилегии дворянству, плохо продуманные внешнеполитические деяния Петра, а также его резкие действия в отношении церкви, введение прусских порядков в армии не только не прибавили ему авторитета, но лишили всякой социальной поддержки. В придворных кругах его политика порождала лишь неуверенность в завтрашнем дне.
Наконец, намерение вывести гвардию из Петербурга и направить её в непонятный и непопулярный датский поход послужило «последней каплей», мощнейшим катализатором для заговора, возникшего в гвардии против Петра III в пользу Екатерины Алексеевны.
Смерть Петра III
Истоки заговора относятся к 1756 году, то есть ко времени начала Семилетней войны и ухудшения здоровья Елизаветы Петровны. Всесильный канцлер Бестужев-Рюмин, прекрасно зная о пропрусских настроениях наследника и понимая, что при новом государе ему грозит как минимум Сибирь, вынашивал планы нейтрализовать Петра Фёдоровича при его восшествии на престол, объявив Екатерину равноправной соправительницей. Однако Алексей Петрович в 1758 году попал в опалу, поспешив с осуществлением своего замысла (намерения канцлера остались нераскрытыми, он успел уничтожить опасные бумаги). Императрица и сама не питала иллюзий в отношении своего преемника на престоле и позднее подумывала о замене племянника на внучатого племянника Павла.
За последующие три года Екатерина, также попавшая в 1758 году под подозрение и чуть было не угодившая в монастырь, не предпринимала никаких заметных политических действий, разве что упорно умножала и упрочивала личные связи в высшем свете.
В рядах гвардии заговор против Петра Фёдоровича сложился в последние месяцы жизни Елизаветы Петровны, благодаря деятельности троих братьев Орловых, офицеров Измайловского полка братьев Рославлевых и Ласунского, преображенцев Пассека и Бредихина и других. Среди высших сановников Империи самыми предприимчивыми заговорщиками были Н. И. Панин, воспитатель малолетнего Павла Петровича, М. Н. Волконский и К. Г. Разумовский, украинский гетман, президент Академии наук, любимец своего Измайловского полка.
Елизавета Петровна скончалась, так и не решившись что-либо изменить в судьбе престола. Осуществить переворот сразу же после кончины императрицы Екатерина не считала возможным: она была на истечении пятого месяца беременности (от ; в апреле 1762 году родила сына Алексея). К тому же Екатерина имела политические резоны не торопить события, она желала привлечь на свою сторону как можно больше сторонников для полного триумфа. Хорошо зная характер супруга, она справедливо полагала, что Пётр достаточно скоро настроит против себя всё столичное общество.
Для осуществления переворота Екатерина предпочла ожидать удобного момента.
Положение Петра III в обществе было шатким, но также непрочным было положение Екатерины при дворе. Пётр III открыто говорил, что собирается развестись с супругой, чтобы жениться на своей фаворитке Елизавете Воронцовой. Он грубо обращался с женой, а 9 июня, во время торжественного обеда по случаю заключения мира с Пруссией случился прилюдный скандал. Император в присутствии двора, дипломатов и иностранных принцев крикнул жене через весь стол «folle» (дура). Екатерина заплакала. Поводом к оскорблению стало нежелание Екатерины пить стоя провозглашённый Петром III тост. Неприязнь между супругами достигла апогея. Вечером того же дня он отдал приказ её арестовать, и только вмешательство фельдмаршала Георга Гольштейн-Готторпского, дяди императора, спасло Екатерину.
К маю 1762 года перемена настроений в столице стала настолько очевидной, что императору со всех сторон советовали принять меры по предотвращению катастрофы, шли доносы о возможном заговоре, но Пётр Фёдорович не понимал серьёзности своего положения. В мае двор во главе с императором по обыкновению выехал за город, в Ораниенбаум. В столице было затишье, что весьма способствовало окончательным приготовлениям заговорщиков.
Датский поход планировался на июнь. Император решил повременить с выступлением войск, чтобы отпраздновать свои именины. Утром 28 июня (9 июля) 1762 года, накануне Петрова дня, император Пётр III со свитой отправился из Ораниенбаума, своей загородной резиденции, в Петергоф, где должен был состояться торжественный обед в честь тезоименитства императора.
Накануне по Петербургу прошёл слух, что Екатерина содержится под арестом. В гвардии началась сильнейшая смута, один из участников заговора, капитан Пассек, был арестован. Братья Орловы опасались, что возникла угроза раскрытия заговора.
В Петергофе Петра III должна была встречать его супруга, по долгу императрицы бывшая устроительницей торжеств, но к моменту прибытия двора она исчезла. Через короткое время стало известно, что Екатерина рано утром бежала в Петербург в карете с Алексеем Орловым - он прибыл в Петергоф к Екатерине с известием, что события приняли критический оборот и медлить более нельзя).
В столице «Императрице и Самодержице Всероссийской» в короткое время присягнули гвардия, Сенат и Синод, население. Гвардия выступила в сторону Петергофа.
Дальнейшие действия Петра показывают крайнюю степень растерянности. Отвергнув совет Миниха немедленно направиться в Кронштадт и повести борьбу, опираясь на флот и верную ему армию, размещённую в Восточной Пруссии, он собирался было защищаться в Петергофе в игрушечной крепости, выстроенной для манёвров, с помощью отряда голштинцев. Однако, узнав о приближении гвардии во главе с Екатериной, Пётр бросил эту мысль и отплыл в Кронштадт со всем двором, дамами и т.д. Но Кронштадт к тому времени уже присягнул Екатерине. После этого Пётр совершенно пал духом и, вновь отвергнув совет Миниха направиться к восточнопрусской армии, вернулся в Ораниенбаум, где и подписал отречение от престола.
Обстоятельства смерти Петра III до сих пор окончательно не выяснены.
Низложенный император 29 июня (10 июля) 1762 года, практически сразу после переворота, в сопровождении караула гвардейцев во главе с А.Г. Орловым был отправлен в Ропшу в 30 верстах от Санкт-Петербурга, где через неделю, 6 (17) июля 1762, года скончался. По официальной версии причиной смерти был приступ геморроидальных коликов, усилившийся от продолжительного употребления алкоголя и поноса. При вскрытии, которое проводилось по приказу Екатерины, обнаружилось, что у Петра III была выраженная дисфункция сердца, воспаление кишечника и признаки апоплексии.
Однако по другой версии считается смерть Петра насильственной и называется убийцей Алексей Орлов. Эта версия опирается на письмо Орлова Екатерине из Ропши, не сохранившееся в подлиннике. До нас это письмо дошло в копии, снятой Ф.В. Ростопчиным. Оригинал письма был якобы уничтожен императором Павлом I в первые дни его царствования. Недавние историко-лингвистические исследования опровергают подлинность документа и называют автором фальшивки самого Ростопчина.
Ряд современных медицинских экспертиз на основании сохранившихся документов и свидетельств выявили, что Пётр III страдал биполярным расстройством с неярко выраженной депрессивной фазой, страдал от геморроя, отчего не мог долго сидеть на одном месте. Микрокардия, обнаруженная при вскрытии, обычно предполагает комплекс врождённых нарушений развития.
Первоначально Пётр III был похоронен безо всяких почестей 10 (21) июля 1762 года в Александро-Невской лавре, так как в Петропавловском соборе, императорской усыпальнице, хоронили только коронованных особ. Сенат в полном составе просил императрицу не присутствовать на похоронах. По некоторым сведениям, Екатерина все же приехала в лавру инкогнито и отдала последний долг своему мужу.
В 1796 году, сразу после кончины Екатерины, по приказу Павла I его останки были перенесены сначала в домовую церковь Зимнего дворца, а затем в Петропавловский собор. Петра III перезахоронили одновременно с погребением Екатерины II.
Император Павел при этом собственноручно произвёл обряд коронования праха своего отца. В изголовных плитах погребённых стоит одна и та же дата погребения (18 декабря 1796), отчего складывается впечатление, что Пётр III и Екатерина II прожили вместе долгие годы и умерли в один день.
13 июня 2014 в немецком городе Киль установлен первый в мире памятник Петру III. Инициаторами этой акции выступили немецкий историк Елена Пальмер и Кильское Царское Общество (Kieler Zaren Verein). Скульптором композиции стал Александр Таратынов.
Самозванцы под именем Петра III
Пётр III стал абсолютным рекордсменом по количеству самозванцев, пытавшихся заступить на место безвременно умершего царя. По последним данным, в одной только России насчитывалось около сорока лже-Петров III.
В 1764 году в роли лже-Петра выступил Антон Асланбеков, разорившийся армянский купец. Задержанный с фальшивым паспортом в Курском уезде, он объявил себя императором и пытался поднять народ в свою защиту. Самозванец был наказан плетьми и отправлен на вечное поселение в Нерчинск.
Вскоре после этого имя покойного императора присвоил беглый рекрут Иван Евдокимов, пытавшийся поднять в свою пользу восстание среди крестьян Нижегородской губернии, и Николай Колченко на Черниговщине.
В 1765 году в Воронежской губернии объявился новый самозванец, во всеуслышание объявивший себя императором. Позже, арестованный и допрошенный, он назвал себя Гаврилой Кремневым, рядовым Лант-милицийского Орловского полка. Дезертировав после 14 лет службы, он сумел раздобыть себе лошадь и сманить на свою сторону двух крепостных помещика Кологривова. Вначале Кремнев объявлял себя «капитаном на императорской службе» и обещал, что отныне винокурение запрещается, а сбор подушных денег и рекрутчина приостанавливаются на 12 лет, но через некоторое время, побуждаемый сообщниками, решился объявить своё «царское имя». Короткое время Кремневу сопутствовал успех, ближайшие селения встречали его хлебом-солью и колокольным звоном, вокруг самозванца постепенно собрался отряд в полтысячи человек. Однако необученная и неорганизованная банда разбежалась при первых же выстрелах. Кремнев оказался в плену, был приговорён к смертной казни, но помилован Екатериной и выслан на вечное поселение в Нерчинск, где его следы окончательно теряются.
В том же году, вскоре после ареста Кремнева, на Слободской Украине, в слободе Купянке Изюмского уезда появляется новый самозванец - Пётр Фёдорович Чернышёв, беглый солдат Брянского полка. Этот самозванец, в отличие от своих предшественников, схваченный, осуждённый и сосланный в Нерчинск, не оставил своих притязаний, распространяя слухи о том, что «батюшка-император», инкогнито инспектировавший солдатские полки, был по ошибке схвачен и бит плетьми. Поверившие ему крестьяне пытались организовать побег, приведя «государю» лошадь и снабдив его деньгами и провизией на дорогу. Самозванец заблудился в тайге, был пойман и жестоко наказан на глазах своих почитателей, отправлен в Мангазею на вечную работу, но по дороге туда скончался.
В Исетской провинции казак Каменьщиков, ранее судимый за многие преступления, был приговорён к вырезанию ноздрей и вечной ссылке на работы в Нерчинск за распространение слухов о том, что император жив, но заточён в Троицкой крепости. На суде он показал своим сообщником казака Конона Белянина, якобы готовившегося выступить в роли императора. Белянин отделался наказанием плетьми.
В 1768 году содержавшийся в Шлиссельбургской крепости подпоручик армейского Ширванского полка Иосафат Батурин в разговорах с дежурными солдатами уверял, что «Пётр Федорович жив, но на чужбине», и даже с одним из сторожей пытался передать письмо для якобы скрывающегося монарха. Случайным образом этот эпизод дошёл до властей, и арестант был приговорён к вечной ссылке на Камчатку, откуда позже сумел бежать, приняв участие в знаменитом предприятии Морица Бенёвского.
В 1769 году под Астраханью попался беглый солдат Мамыкин, во всеуслышание объявлявший, что император, которому, конечно же, удалось скрыться, «примет опять царство и будет льготить крестьян».
Неординарной личностью оказался Федот Богомолов, бывший крепостной, бежавший и примкнувший к волжским казакам под фамилией Казин. В марте-июне 1772 году на Волге, в районе Царицына, когда его сослуживцы по причине того, что Казин-Богомолов показался им слишком уж сообразительным и умным, предположили, что перед ними скрывающийся император, Богомолов легко согласился со своим «императорским достоинством». Богомолов, вслед за своими предшественниками, был арестован, приговорён к вырыванию ноздрей, клеймению и вечной ссылке. По дороге в Сибирь он скончался.
В 1773 году попытался выдать себя за императора бежавший с Нерчинской каторги разбойничий атаман Георгий Рябов. Его сторонники позже присоединились к пугачёвцам, объявляя, что их погибший атаман и предводитель крестьянской войны - одно и то же лицо. Императором безуспешно пытался объявить себя капитан одного из расквартированных в Оренбурге батальонов Николай Кретов.
В том же году донской казак, чьё имя в истории не сохранилось, решил извлечь для себя денежную выгоду из повсеместной веры в «скрывающегося императора». Его сообщник, выдававший себя за статс-секретаря, объезжал Царицынскую округу Астраханской губернии, принимая присяги и приготовляя народ к приёму «батюшки-царя», затем появлялся сам самозванец. Дуэт успел достаточно поживиться на чужой счёт, прежде чем весть дошла до других казаков, и они решили придать всему политический аспект. Был разработан план захватить городок Дубовку и арестовать всех офицеров. О заговоре стало известно властям, и один из высокопоставленных военных в сопровождении небольшого конвоя прибыл в избу, где находился самозванец, ударил того в лицо и приказал арестовать вместе с его сообщником. Присутствовавшие казаки повиновались, но когда арестованных доставили в Царицын для суда и расправы, немедленно пошли слухи, что под стражей находится император, и начались глухие волнения. Чтобы избежать нападения, арестантов вынуждены были держать за городом, под усиленным конвоем. Во время следствия арестант умер, то есть с точки зрения обывателей снова «бесследно исчез».
В 1773 году будущий предводитель крестьянской войны Емельян Пугачёв, самый известный из лже-Петров III, умело обратил эту историю в свою пользу, уверяя, что «исчезнувшим из Царицына императором» был он сам.
В 1774 году попался ещё один кандидат в императоры, некий Метёлка. В том же году Фома Мосягин, также попытавшийся примерить на себя «роль» Петра III, был арестован и выслан в Нерчинск вслед за остальными самозванцами.
В 1776 году за то же поплатился крестьянин Сергеев, собравший вокруг себя шайку, собиравшуюся грабить и жечь помещичьи дома. Воронежский губернатор Иван Потапов, не без труда сумевший одолеть крестьянскую вольницу, во время следствия определил, что заговор был чрезвычайно обширен - в той или иной степени замешанными в него оказались как минимум 96 человек.
В 1778 году пьяный солдат Царицынского 2-го батальона Яков Дмитриев в бане рассказывал всем, что «в Крымских степях находится с армией бывший третий император Пётр Феодорович, который прежде этого содержался под караулом, откуда и выкраден донскими казаками; при нём предводительствует той армией Железный Лоб, против которого уже и сражение с нашей стороны было, где и побито две дивизии, и мы его как отца ожидаем; а на границе стоит с войском Пётр Александрович Румянцев и против его не обороняет, а сказывает, что он ни с которой стороны защищать не хочет». Дмитриева допрашивали под батогами, и он заявил, что слышал этот рассказ «на улице от неизвестных людей». Императрица согласилась с генерал-прокурором А.А. Вяземским, что ничего кроме пьяной лихости и глупой болтовни за этим не стояло, и наказанный батогами солдат был принят на прежнюю службу.
В 1780 году, уже после подавления Пугачёвского бунта, донской казак Максим Ханин в низовьях Волги вновь пытался поднять народ, выдавая себя за «чудом спасшегося Пугачёва». Число его сторонников начало быстро расти, среди них были крестьяне и сельские священники, среди власти началась паника. На реке Иловле претендент был схвачен и доставлен в Царицын. Специально приехавший вести следствие астраханский генерал-губернатор И.В. Якоби подверг арестанта допросу и пытке, во время которой Ханин сознался, что ещё в 1778 году встречался в Царицыне со своим приятелем по фамилии Оружейников и этот приятель убедил его, что Ханин «точь-в-точь» похож на Пугачёва-"Петра". Самозванец был закован в кандалы и отправлен в Саратовскую тюрьму.
Свой Пётр III был в скопческой секте - им выступил её основатель Кондратий Селиванов. Слухи о его тождестве со «скрывшимся императором» Селиванов благоразумно не подтверждал, но и не опровергал. Сохранилась легенда, что он в 1797 году встречался с Павлом I и, когда император не без иронии осведомился - «Ты мой отец?», Селиванов якобы ответил «Греху я не отец; прими моё дело (оскопление), и я признаю тебя своим сыном». Досконально известно лишь то, что Павел распорядился поместить скопческого пророка в дом призрения для умалишённых при Обуховской больнице.
«Пропавший император» как минимум четыре раза появлялся за границей и пользовался там значительным успехом. В первый раз он обозначился в 1766 году в Черногории, что вела в то время борьбу за независимость против турок Венецианская республика. Этот человек по имени Стефан, явившийся неизвестно откуда и ставший сельским знахарем, сам никогда не объявлял себя императором, но некий капитан Танович, бывший ранее в Петербурге, «узнал» в нём пропавшего императора, а собравшиеся на совет старшины сумели найти портрет Петра в одном из православных монастырей и пришли к выводу, что оригинал весьма похож на своё изображение. К Стефану была направлена высокопоставленная делегация с просьбами принять власть над страной, однако тот отказался наотрез, пока не будут прекращены внутренние распри и заключён мир между племенами. Необычные требования окончательно убедили черногорцев в его «царственном происхождении» и, несмотря на сопротивление Церкви и происки российского генерала Долгорукова, Стефан стал правителем страны.
Своё настоящее имя он так и не открыл, предоставив Ю.В. Долгорукому на выбор три версии - «Раичевич из Далмации, турок из Боснии и наконец турок из Янины». Открыто признав себя Петром III, он, однако, приказал звать себя Стефаном и в историю вошёл как Стефан Малый, что, как считается, идёт от подписи самозванца - «Стефан, малый с малыми, добрый с добрыми, злой со злыми». Стефан оказался толковым и знающим правителем. За короткое время, которое он оставался у власти, прекратились междоусобные распри. После коротких трений были установлены дружественные отношения с Россией, и страна достаточно уверенно оборонялась против натиска со стороны как венецианцев, так и турок. Подобное не могло прийтись по вкусу завоевателям, и Турция с Венецией неоднократно покушались на жизнь Стефана. Наконец одна из попыток удалась и после пяти лет правления Стефан Малый был зарезан во сне собственным врачом, Станко Класомуньей, подкупленным скадарским пашой. Вещи самозванца были отправлены в Петербург, а его сподвижники пытались получить себе пенсию от Екатерины за «доблестное служение её супругу».
После гибели Стефана правителем Черногории и Петром III, в очередной раз «чудом спасшимся от рук убийц», попытался объявить себя некто Степан Занович, но его попытка успехом не увенчалась. Покинув Черногорию, Занович с 1773 года переписывался с монархами, поддерживал связь с Вольтером и Руссо. В 1785 году в Амстердаме, мошенник был арестован и вскрыл себе вены.
Ещё об одном самозванце писал в отчёте дожу Венецианской республики граф Мочениго, находившийся в то время на острове Занте в Адриатике. Этот самозванец действовал в турецкой Албании, в окрестностях города Арты.
Последний самозванец был арестован в 1797 году.
Образ Петра III в кино:
1934 - Распутная императрица (в роли Петра III актер Сэм Джаффе)
1934 - Возвышение Екатерины Великой (Дуглас Фэрбенкс мл.)
1963 - Екатерина Российская (Caterina di Russia) (Рауль Грассили)
Еще при жизни в 1742 году императрица Елизавета Петровна законным наследником российского престола объявила своего племянника, сына покойной старшей сестры Анны Петровны, Карла-Петера-Ульриха герцога Гольштейн-Готорпского. Он также являлся шведским принцем, поскольку был внуком королевы Ульрики-Элеоноры, наследовавшей власть Карла XII, у которой не было детей. Поэтому мальчика воспитывали в лютеранской вере, а его воспитателем стал военный до мозга костей гофмаршал граф Отто Бруменн. Но по мирному договору, подписанному в городе Або в 1743 году после фактического поражения Швеции в войне с Россией, Ульрика-Элеонора вынуждена была от планов короновать внука на престол, и молодой герцог переехал в Санкт-Петербург из Стокгольма.
После принятия православия он получил имя Петра Федоровича. Его новым педагогом стал Якоб фон Штелин, который считал своего ученика одаренным молодым человеком. Он явно преуспевал в истории, математике, если это касалось фортификации и артиллерии, и музыке. Однако Елизавета Петровна была недовольна его успехами, поскольку он не желал изучать основы православия и русскую словесность. После рождения 20 сентября 1754 года внука Павла Петровича императрица стала приближать к себе умную и решительную Великую княгиню Екатерину Алексеевну, а упрямому племяннику «для развлечения» разрешила создать в Ораниенбауме Голштинский гвардейский полк. Без сомнения, она хотела объявить Павла наследником престола, а Екатерину провозгласить регентом до его совершеннолетия. Это еще более ухудшило отношения супругов.
После скоропостижной смерти Елизаветы Петровны 5 января 1762 года великий князь Петр III Федорович официально венчался на царство. Однако он не прекратил тех робких экономических и административных преобразований, которые начала покойная императрица, хотя личных симпатий к ней никогда не испытывал. Тихий, уютный Стокгольм, надо полагать, оставался для него райским уголком по сравнению с многолюдным и недостроенным Петербургом.
К этому времени в России сложилась непростая внутриполитическая обстановка.
В Уложении 1754 года императрицы Елизаветы Петровны говорилось о монопольном праве дворян владеть землей и крепостными. Помещики только не имели возможности лишить их жизни, наказывать кнутом для скота и пытать. Дворяне получили неограниченное право покупать и продавать крестьян. В елизаветинские времена главной формой протеста крепостных, раскольников и сектантов стали массовые побеги крестьян и посадских людей. Сотни тысяч бежали не только на Дон и в Сибирь, но и в Польшу, Финляндию, Швецию, Персию, Хиву и другие страны. Появились и другие признаки кризиса – страну наводнили «разбойничьи ватаги». Царствование «дщери Петровой» было не только периодом расцвета литературы и искусства, появлением дворянской интеллигенции, но в то же временем, когда российское податное население ощущало возрастание степени своей несвободы, человеческого унижения, бессилия против социальной несправедливости.
«Развитие остановилось раньше его роста; в лета мужества он оставался тем же, чем был в детстве, вырос, не созрев, - писал о новом императоре В.О. Ключевский. - Он был взрослым человеком, навсегда оставаясь ребенком». Выдающийся русский историк, как и другие отечественные и зарубежные исследователи, наградил Петра III множеством негативных качеств и оскорбительных эпитетов, с которыми можно поспорить. Ото всех предшествующих государынь и государей, пожалуй, только он продержался на троне 186 дней, хотя отличался самостоятельностью в принятии политических решений. Отрицательная характеристика Петра III уходит корнями к временам Екатерины II, которая приложила максимум усилий к тому, чтобы всячески опорочить супруга и внушить своим подданным мысль о том, какой великий подвиг совершен ею в деле спасения России от тирана. «Прошло более 30 лет с той поры, как печальной памяти Петр III сошел в могилу, - писал с горечью Н.М. Карамзин в 1797 году, - и обманутая Европа все это время судила об этом государе со слов его смертельных врагов или их подлых сторонников».
Новый император был небольшого роста, с непропорционально маленькой головой, и курносым. Его невзлюбили сразу за то, что после грандиозных побед над лучшей в Европе прусской армией Фридриха II Великого в Семилетней войне и взятия графом Чернышевым Берлина Петр III подписал унизительный - с точки зрения русского дворянства - мир, возвративший поверженной Пруссии все завоеванные территории безо всяких предварительных условий. Говорили, что он даже простоял под ружьем «на караул» два часа на январском морозе в знак извинения перед опустевшим зданием прусского посольства. Главнокомандующим российской армией был назначен герцог Георг Гольштейн-Готторпский. Когда фаворитка императора Елизавета Романовна Воронцова спросила его об этом странном поступке: «Что тебе, Петруша, дался этот Фридрих - ведь мы его бьем в хвост и гриву?», тот искренне ответил, что «я люблю Фридриха потому, что я люблю всех!» Однако более всего Петр III ценил разумный порядок и дисциплину, считая образцом порядки, заведенные в Пруссии. Подражая Фридриху Великому, прекрасно игравшему на флейте, император старательно учился скрипичному мастерству!
Впрочем, Петр Федорович рассчитывал, что король Пруссии поддержит его в войне с Данией, чтобы вернуть себе Голштинию, и даже направил 16 000 солдат и офицеров под командованием генерала от кавалерии Петра Александровича Румянцева в Брауншвейг. Однако прусская армия находилась в столь плачевном состоянии, что втягивать ее в новую войну Фридрих Великий не решился. Да и Румянцев был далеко не в восторге иметь союзниками много раз битых им пруссаков!
Ломоносов так отреагировал в своем памфлете на воцарение Петра III:
«Слыхал ли кто из в свет рожденных,
Чтоб торжествующий народ
Предался в руки побежденных?
О, стыд! О, странный оборот!»
Фридрих II Великий же в свою очередь присвоил императору звание полковника прусской армии, что еще более возмутило русское офицерство, разгромившее прежде непобедимых пруссаков и под Гросс-Егерсдорфом, и под Цорндорфом, и под Кунерсдорфом и овладевшее Берлином в 1760 году. Ничего, кроме бесценного военного опыта, заслуженного авторитета, воинских званий и орденов российские офицеры в результате кровопролитной Семилетней войны не получили.
И откровенно и, не скрывая этого, Петр III не любил свою «тощую и глупую» жену Софию-Фредерику-Августу принцессу фон Ангальт-Цербстскую, в православии императрицу Екатерину Алексеевну. Ее отец Христиан-Августин состоял на действительной прусской службе и являлся губернатором города Штеттина, а мать Иоганна-Елизавета происходила из старинного дворянского Гольштейн-Готторпского рода. Великий князь и его жена оказались дальними родственниками, и даже были схожими по характеру. Оба отличались редкой целеустремленностью, бесстрашием, граничащим с безумством, неограниченным честолюбием и непомерным тщеславием. И муж, и жена считали монаршую власть их естественным правом, а собственные решения – законом для подданных.
И хотя Екатерина Алексеевна подарила наследнику престола сына Павла Петровича, отношения между супругами всегда оставались прохладными. Несмотря на придворные сплетни о бесчисленных супружеских изменах жены, Павел был очень похож на отца. Но это, тем не менее, лишь отдалило супругов друг от друга. В окружении императора приглашенные им голштинские аристократы – принц Голштейн-Беккский, герцог Людвиг Голштинский и барон Унгерн - охотно судачили о любовных связях Екатерины то с князем Салтыковым (по слухам Павел Петрович был его сыном), то с князем Понятовским, то с графом Чернышевым, то с графом Григорием Орловым.
Раздражало императора стремление Екатерины обрусеть, постичь православные религиозные таинства, узнать традиции и обычаи будущих российских подданных, которые Петр III считал языческими. Он не раз говаривал, что, как Петр Великий, разведется с женой и станет супругом дочери канцлера, Елизавете Михайловне Воронцовой.
Екатерина платила ему полной взаимностью. Поводом для желаемого развода с нелюбимой супругой были сфабрикованные в Версале «письма» великой княгини Екатерины генералу-фельдмаршалу Апраксину о том, что после победы над прусскими войсками под Мемелем в 1757 году ему не следует вступать в Восточную Пруссию, чтобы дать возможность Фридриху Великому оправиться от поражения. Наоборот, когда французский посол в Варшаве потребовал от Елизаветы Петровны удаления короля Речи Посполитой Станислава-Августа Понятовского из Петербурга, намекая на его любовную связь с Великой княгиней, Екатерина откровенно заявила императрице: «Что такое представляет собою какой-то де Броньи по сравнению с Великой русской императрицей и как смеет он предписывать свою волю повелительнице сильнейшей европейской державы?».
Канцлеру Михаилу Илларионовичу Воронцову ничего не стоило доказать подложность этих бумаг, но, тем не менее, в частном разговоре с петербургским генерал-полицмейстером Николаем Алексеевичем Корфом Петр III высказал свои сокровенные мысли: «Мою жену я постригу в монахини, как сделал мой дед, великий Петр, с первой женой, - пусть молится и кается! И посажу их с сыном в Шлиссельбург...». Воронцов принял решение не торопить события с клеветой на супругу императора.
Однако эта его крылатая фраза о «всеобщей христианской любви» и исполнение произведений Моцарта на скрипке на очень приличном уровне, с которой Петр III хотел войти в российскую историю, популярности ему в среде отечественного дворянства не прибавила. В действительности, воспитанный в строгой немецкой атмосфере, он был разочарован теми нравами, которые царили при дворе его сердобольной тетки с ее фаворитами, министерской чехардой, вечными бальными церемониями и военными парадами в честь Петровских побед. Петр III, приняв православие, не любил посещать церковную службу в храмах, особенно на Пасху, совершать паломничества по святым местам и монастырям и соблюдать обязательные религиозные посты. Русские дворяне считали, что в глубине души он всегда оставался лютеранином, если даже не «вольнодумцем на французский манер».
Великий князь в свое время от души хохотал над рескриптом Елизаветы Петровны, по которому «камердинер, кой дежурит у дверей Ея Величества ночью, обязан прислушиваться и, когда матушка-императрица закричит от сна кошмарного, положить ей руку на лоб и произнести “лебедь белая”, за что сей камердинер жалуется во дворянство и получает фамилию Лебедев». По мере старения Елизавета Петровна постоянно видела во сне одну и ту же сцену, как она поднимает с постели свергнутую Анну Леопольдовну, к тому времени давно упокоившуюся в Холмогорах. Не помогало и то, что почти каждую ночь она меняла спальную комнату. Дворян Лебедевых становилось все больше. Для простоты отличия их от крестьянского сословия таких стали величать после очередной паспортизации в царствование Александра II помещиками Лебединскими.
Кроме «вселенской доброты» и скрипки, Петр III обожал субординацию, порядок и справедливость. При нем были возвращены из ссылки опальные при Елизавете Петровне вельможи - герцог Бирон, граф Миних, граф Лесток и баронесса Менгден и восстановлены в чинах и состоянии. Это было воспринято как преддверие новой «бироновщины»; просто еще не вырисовывался облик нового иноземного фаворита. Военный до мозга костей генерал-поручик граф Иван Васильевич Гудович для этой роли явно не подходил, беззубый и идиотически улыбающийся Миних и навсегда перепуганный Бирон в расчет никем, разумеется, не брались.
Сам вид Петербурга, где среди землянок и «курных изб» государственных крепостных и приписанных к посаду горожан, возвышались Петропавловская крепость, Зимний дворец и дом генерал-губернатора столицы Меншикова, с захламленными грязными улочками, вызывал у императора отвращение. Впрочем, Москва выглядела не лучше, выделяясь только своими многочисленными соборами, церквями и монастырями. Тем более что сам Петр Великий запретил застраивать Москву кирпичными зданиями и мостить камнем улицы. Петру III хотелось немного облагородить облик своей столицы - «северной Венеции».
И он вместе с генерал-губернатором Санкт-Петербурга князем Черкасским отдали приказ очистить много лет захламленную строительную площадку перед Зимним дворцом, через которую пробирались придворные к парадному подъезду, словно через руины Помпей, разрывая камзолы и пачкая сапоги. Петербуржцы разобрали все завалы за полчаса, забрав себе и битый кирпич, и обрезки стропил, и ржавые гвозди, и остатки стекла и обломки строительных лесов. Площадь вскоре же была идеально замощена датскими мастерами и стала украшением столицы. Город стал понемногу отстраиваться, за что горожане были крайне признательны Петру III. Та же участь постигла строительные свалки в Петергофе, Ораниенбауме, у Александро-Невской Лавры и на Стрельне. Русские дворяне увидели в этом дурной знак - порядков иноземных они не любили и боялись со времен Анны Иоанновны. Новые городские кварталы за Мойкой, где простолюдины открывали «доходные дома» подчас выглядели лучше, чем посадские деревянные избушки, словно перенесенные из боярского московского прошлого.
Императора невзлюбили еще и за то, что он придерживался строгого распорядка дня. Вставая в шесть часов утра, Петр III поднимал командиров гвардейских полков по тревоге, и устраивал военные смотры с обязательными упражнениями в шагистике, стрельбе и боевом перестроении. Дисциплину и военные упражнения русские гвардейцы ненавидели всеми фибрами души, считая своей привилегией вольные порядки, иногда являясь в полки в домашних шлафроках и даже в ночных рубахах, но с уставной шпагой на талии! Последней каплей стало введение военной формы прусского образца. Вместо русской темно-зеленой армейской униформы с красными стоячими воротниками и обшлагами следовало носить мундиры оранжевого, голубого, оранжевого и даже канареечного цветов. Обязательными стали парики, аксельбанты и эспантоны, из-за которых «преображенцы», «семёновцы» и «измайловцы» стали почти неразличимы, и узкие сапоги, в голенища которых как встарь не помещались плоские немецкие водочные фляги. В разговоре со своими близкими друзьями, братьями Разумовскими, Алексеем и Кириллом, Петр III сказал, что русская «гвардия - это нынешние янычары, и ее следует ликвидировать!»
Причин для дворцового заговора в гвардии накапливалось достаточно. Будучи человеком неглупым, Петр III понимал, что доверять «русским преторианцам» свою жизнь опасно. И он решил создать свою личную охрану - Голштинский полк под командованием генерала Гудовича, но успел сформировать только один батальон в составе 1 590 человек. После странного завершения Россией своего участия в Семилетней войне гольштейн-готорпские и датские дворяне не спешили в Петербург, который явно стремился проводить изоляционистскую политику, не сулившую профессиональным военным никаких выгод. В Голштинский батальон рекрутировались отчаянные пройдохи, пропойцы и люди сомнительной репутации. Да и миролюбие императора настораживало наемников - двойное жалование российским военнослужащим выплачивалось только в период военных действий. Петр III же от этого правила отступать не собирался, тем более что государственная казна была основательно опустошена во время царствования Елизаветы Петровны.
Канцлер Михаил Илларионович Воронцов и действительный тайный советник и одновременно лейб-секретарь Дмитрий Иванович Волков, увидев либеральные настроения императора, немедленно стали готовить высочайшие манифесты, которые Петр III в отличие от Анны Леопольдовны и Елизаветы Петровны не только подписывал, но и прочитывал. Он лично поправлял текст проектов документов, вставляя в них собственные рациональные критические суждения.
Так, по его Указу от 21 февраля была ликвидирована зловещая Тайная Канцелярия, а ее архив «к вечному забвению» передавался в Правительствующий Сенат на постоянное хранение. Роковую для любого русского поданного формулу «Слово и дело!», которой было достаточно для «испытания на дыбе» всякого, независимо от его сословной принадлежности; запрещалось даже ее произносить.
В своем программном «Манифесте о вольности и свободе дворянства российского» от 18 февраля 1762 года Петр III вообще отменил физические пытки представителей господствующего сословия и предоставил им гарантии личной неприкосновенности, если это не касалось измены Отечеству. Даже такая «гуманная» казнь для дворян как урезание языка и ссылка в Сибирь вместо отсечения головы, введенная Елизаветой Петровной, запрещались. Его указами подтверждалась и расширялась дворянская монополия на винокурение.
Российское дворянство было потрясено публичным процессом по делу генеральши Марии Зотовой, поместья которой за бесчеловечное отношение к крепостным было продано с торгов в пользу солдат-инвалидов и увечных крестьян. Генерал-прокурору Сената графу Алексею Ивановичу Глебову было приказано начать следствие по делу многих дворян-изуверов. Император издал в этой связи отдельный указ, первый в российском законодательстве, квалифицирующий убийство помещиками своих крестьян как «тиранское мучение», за которое таких землевладельцев наказывали пожизненной ссылкой.
Отныне крестьян запрещалось наказывать батогами, что часто приводило к их гибели, - «для этого использовать только розги, коими сечь токмо по мягким местам, дабы не допустить членовредительства».
Все беглые крестьяне, сектанты-некрасовцы и дезертиры, десятками тысяч бежавшие большей частью на пограничную реку Яик, за Урал, и даже в далекие Речь Посполитую и Хиву в царствование Елизаветы Петровны, были амнистированы. По Указу от 29 января 1762 года они получили право возвращения в Россию не к прежним владельцам и в казармы, а в качестве государственных крепостных или пожалованы казачьим достоинством в Яицком казачьем войске. Именно здесь накопился самый взрывоопасный человеческий материал, отныне неистово преданный Петру III. Староверы-раскольники освобождались от налога за инакомыслие и могли теперь жить своим укладом. Наконец, с частновладельческих крепостных списывались все долги, накопившиеся с Соборного Уложения царя Алексея Михайловича. Народному ликованию не было предела: императору возносились молитвы во всех сельских приходах, полковых часовнях и раскольничьих скитах.
Обласканным оказалось и купечество. Именным указом императора разрешался беспошлинный вывоз сельскохозяйственных товаров и сырья в Европу, что существенно укрепило денежную систему страны. Для поддержки внешней торговли был создан Государственный банк с кредитным капиталом в пять миллионов серебряных рублей. Долгосрочный кредит могли получить торговцы всех трех гильдий.
Петр III решил завершить секуляризацию церковных земельных владений, незадолго до смерти начатую Петром Великим, ограничив указом от 21 марта 1762 года недвижимую собственность всех сельских приходов и монастырей их оградами и стенами, оставив им территории кладбищ, а также собирался запретить представителям духовенства владеть крепостными крестьянами и ремесленниками. Церковные иерархи встретили эти меры с откровенным недовольством, и примкнули к дворянской оппозиции.
Это привело к тому, что между приходскими священниками, которые всегда были ближе к народным массам, и провинциальным дворянам, которые сдерживали правительственные мероприятия, так или иначе улучшавшие положение крестьян и работных людей, и «белым духовенством», составлявшим устойчивую оппозицию укреплявшемуся абсолютизму начиная с патриарха Никона, пролегла пропасть. Русская православная церковь теперь не представляла собой единой силы, а общество оказалось расколотым. Став императрицей, Екатерина II эти указы отменила, что сделать Святейший Синод послушным своей власти.
Указы Петра III о всемерном поощрении торгово-промышленной деятельности должны были упорядочить денежные отношения в империи. Его «Указ о коммерции», включавший протекционистские меры по развитию хлебного экспорта, содержал конкретные указания о необходимости бережного отношения энергичных дворян и купцов к лесу, как к национальному богатству Российской империи.
Какие еще либеральные замыслы роились в голове императора, узнать уже никому не удастся...
Специальным постановлением Сената было решено поставить позолоченную статую Петру III, но он сам воспротивился этому. Шквал либеральных указов и манифестов до основания потряс дворянскую Россию, и растрогал патриархальную Русь, не расставшуюся еще окончательно с пережитками языческого идолопоклонства.
28 июня 1762 года за день до собственных именин Петр III в сопровождении голштинского батальона вместе с Елизаветой Романовной Воронцовой уехал в Ораниенбаум подготовить все к торжеству. Екатерина осталась в Петергофе без присмотра. Рано утром, разминувшись с торжественным поездом императора, карета с сержантом Преображенского полка Алексеем Григорьевичем Орловым и графом Александром Ильичом Бибиковым повернула к Моплезиру, забрала Екатерину и галопом помчалась в Петербург. Здесь уже было все подготовлено. Деньги на организацию дворцового переворота опять были получены в долг у французского посла барона де Бретейля, - король Людовик XV хотел, чтобы Россия вновь начала военные действия против Пруссии и Англии, что и было обещано графом Паниным в случае успешного свержения Петра III. Великая княгиня Екатерина, как правило, отмалчивалась, когда Панин красочно обрисовал ей облик «новой Европы» под эгидой Российской империи.
Четыреста «преображенцев», «измайловцев» и «семеновцев», изрядно подогретые водкой и несбыточными надеждами искоренить все иноземное, приветствовали бывшую немецкую принцессу как православную русскую императрицу как «матушку»! В Казанском соборе Екатерина II зачитала Манифест о собственном воцарении, написанный графом Никитой Ивановичем Паниным, где сообщалось, что в связи с тяжелым умственным расстройством Петра III, отразившимся в его неистовых республиканских устремлениях, она вынуждена принять государственную власть в свои руки. В Манифесте содержался намек на то, что после совершеннолетия сына Павла она сложит свои полномочия. Этот пункт Екатерина ухитрилась прочесть так невнятно, что никто в ликующей толпе толком ничего не расслышал. Как всегда, войска охотно и весело присягнули новой императрице и устремились к предварительно поставленным в подворотнях бочкам с пивом и водкой. Только Конногвардейский полк попытался прорваться на Невский, но на мостах плотно колесо к колесу были выставлены пушки под командованием цальмейстера (поручика) гвардейской артиллерии и любовника новой императрицы Григория Григорьевича Орлова, который поклялся потерять жизнь, но не дать сорвать коронацию. Пробиться через артиллерийские позиции оказалось невозможно без помощи пехоты, и конногвардейцы отступили. За свой подвиг во имя любимой Орлов получил титул графа, звание сенатора и чин генерал-адъютанта.
Вечером того же дня 20 000 конницы и пехоты, возглавляемые переодетой в мундир полковника Преображенского полка императрицей Екатериной II, двинулись в Ораниенбаум свергать законного потомка Романовых. Петру III попросту нечем было защищаться от этой огромной армии. Ему пришлось молча подписать акт об отречении, высокомерно протянутый женой прямо из седла. На фрейлине графине Елизавете Воронцовой измайловские солдаты изорвали в лоскутья ее бальное платье, а его крестница, юная княгиня Воронцова-Дашкова дерзко крикнула Петру в лицо: «Так-то, крестный, впредь не невежничай с женой!» Низложенный император печально ответствовал: «Дитя мое, вам не мешает помнить, что водить хлеб-соль с честными дураками, как ваша сестра и я, гораздо безопаснее, чем с великими умниками, которые выжмут сок из лимона, а корки бросают под ноги».
На следующий день Петр III находился уже под домашним арестом в Ропше. Ему было позволено проживать там с любимой собакой, слугой негром и скрипкой. Жить ему оставалось всего неделю. Он успел написать Екатерине II две записки с мольбой о пощаде и просьбой отпустить его в Англию вместе с Елизаветой Воронцовой, заканчивавшиеся словами «надеюсь на Ваше великодушие, что Вы не оставите меня без пропитания по христианскому образцу», подписанные «преданный Вам лакей».
В субботу 6 июля Петр III был убит во время карточной игры своими добровольными тюремщиками Алексеем Орловым и князем Федором Барятинским. Караул бессменно несли гвардейцы Григорий Потемкин и Платон Зубов, которые были посвящены в планы заговора и стали свидетелями издевательств над опальным императором, но им не препятствовали. Еще утром Орлов написал пьяным и качающемся от бессонницы почерком, вероятно, прямо на барабане флаг-офицера, записку «матушке нашей Всероссийской» Екатерине II, в которой сообщал, что «урод наш очень занемог, как бы сегодня не помер».
Судьба Петра Федоровича была предрешена, нужен был только повод. И Орлов обвинил Петра в том, что тот передергивает карту, на что тот с возмущением закричал: «С кем говоришь, холоп?!». Последовал точный страшной силы удар вилкой в горло, и с хрипом бывший император упал навзничь. Орлов растерялся, но находчивый князь Барятинский тут же туго перетянул горло умирающего шелковым голштинским шарфом, да так, что кровь не отлила от головы и запеклась под кожей лица.
Позже протрезвевший Алексей Орлов написал обстоятельный доклад Екатерине II, в котором признал себя виновным в смерти Петра III: «Матушка милосердная Государыня! Как мне изъяснить, описать, что случилось: не поверишь верному своему рабу. Но как перед Богом скажу истину. Матушка! Готов идти на смерть, но сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда ты не помилуешь. Матушка – его нет на свете. Но никто сего не думал, и как нам задумать поднять руки на государя! Но свершилась беда. Он заспорил за столом с князем Федором Борятинским; не успели мы [с вахмистром Потемкиным] их разнять, а его уже не стало. Сами не помним, что делали, но все мы виноваты и достойны казни. Помилуй меня хоть для брата. Повинную тебе принес, и разыскивать нечего. Прости или прикажи скорее окончить. Свет не мил – прогневили тебя и погубили души навек».
Екатерина пролила «вдовью слезу», и щедро наградила всех участников дворцового переворота, одновременно присвоив гвардейским офицерам внеочередные воинские звания. Малороссийский гетман, генерал-фельдмаршал граф Кирилл Григорьевич Разумовский начал получать «сверх его гетманских доходов и получаемого им жалования» по 5 000 рублей в год и действительный статский советник, сенатор и обергофмейстер граф Никита Иванович Панин – по 5 000 рублей в год. Действительному камергеру Григорию Григорьевичу Орлову было пожаловано 800 душ крепостных, и столько же секунд-майору Преображенского полка Алексею Григорьевичу Орлову. Капитан-поручик Преображенского полка Петр Пассек и поручик Семеновского полка князь Федор Борятинский награждались 24 000 рублями каждый. Не были обделены вниманием императрицы и подпоручик Преображенского полка князь Григорий Потемкин, получивший 400 душ крепостных, и князь Петр Голицын, которому было выдано из казны 24 000 рублей.
8 июня 1762 года Екатерина II публично объявила, что Петр III Федорович умер: «Бывший император волею Божьей внезапно скончался от геморроидальной колики и прежестокой боли в кишках» - что было абсолютно непонятно большинству присутствовавших из-за повсеместной медицинской неграмотности - и даже устроила пышные «похороны» простого деревянного гроба, без каких бы то ни было украшений, который был положен в фамильный склеп Романовых. Ночью вовнутрь простой деревянной домовины были тайно уложены останки убиенного императора.
Настоящее же погребение состоялось в Ропше днем раньше. Убийство императора Петра III имело необычные последствия: из-за перетянутого в момент смерти горла шарфом в гробу лежал... негр! Солдаты караула тут же решили, что вместо Петра III положили «арапа», одного из многочисленных дворцовых шутов, тем более, потому, что знали: к похоронам почетный гвардейский караул готовился назавтра. Этот слух распространился среди гвардейцев, солдат и казаков, расквартированных в Петербурге. Прошел слух по всей России, что добрый к народу царь Петр Федорович чудесным образом спасся, и дважды предавали земле не его, а каких-то простолюдинов или придворных шутов. И поэтому состоялось более двадцати «чудесных избавлений» Петра III, крупнейшим явлением из которых был донской казак, отставной хорунжий Емельян Иванович Пугачев, организовавший страшный и беспощадный русский бунт. Судя по всему, ему многое было известно об обстоятельствах двойного погребения императора и о том, что поддержать его «воскрешение» готовы яицкие казаки и беглые раскольники: не случайно же на знаменах армии Пугачева был изображен старообрядческий крест.
Пророчество Петра III, высказанное княгине Воронцовой-Дашковой, оказалось верным. В вящей «благодарности» Екатерины II вскоре пришлось убедиться всем тем, кто помог ей стать императрицей. Вопреки их мнению, чтобы она объявила себя регентшей и правила бы с помощью Императорского совета, она объявила себя императрицей и официально короновалась 22 сентября 1762 года в Успенском соборе в Кремле.
Грозным предупреждением для вероятной дворянской оппозиции стало восстановление сыскной полиции, получившей новое наименование Тайной Экспедиции.
Теперь и против императрицы был составлен заговор. Декабрист Михаил Иванович Фонвизин оставил любопытную запись: «В 1773 году..., когда цесаревич достиг совершеннолетия и женился на дармштадской принцессе, названной Натальей Алексеевной, граф Н.И. Панин, брат его фельдмаршал П.И. Панин, княгиня Е.Р. Дашкова, князь Н.В. Репнин, кто-то из архиереев, чуть ли не митрополит Гавриил, и многие из тогдашних вельмож и гвардейских офицеров вступили в заговор с целью свергнуть с престола царствующую без [законного] права [на престол] Екатерину II и вместо нее возвести совершеннолетнего ее сына. Павел Петрович знал об этом, согласился принять предложенную ему Паниным конституцию, утвердил ее своею подписью и дал присягу о том, что, воцарившись, не нарушит этого коренного государственного закона, ограничивающего самодержавие».
Особенность всех российских заговоров состояла в том, что оппозиционеры, не имевшие такого опыта, как их западноевропейские единомышленники, постоянно стремились расширить пределы своего узкого круга. А уж если дело касалось высшего духовенства, то их замыслы становились известными даже приходским священникам, которые в России должны были сразу разъяснить простолюдинам изменения в политике государства. Нельзя считать случайностью или простым совпадением появление Емельяна Ивановича Пугачева именно в 1773 году: он мог узнать о планах сановных заговорщиков именно из этого источника и по-своему использовать оппозиционные настроения дворянства против императрицы в столице, бесстрашно двинувшись навстречу регулярным полкам императорской армии в приуральских степях, нанося им поражение за поражением.
Недаром Пугачев, как и они, постоянно апеллировал к имени Павла как будущему продолжателю «отцовского» дела и свержения ненавистной матери. Екатерина II узнала о подготовке переворота, совпавшего с «пугачевщиной», и практически год провела в адмиральской каюте своей яхты «Штандарт», постоянно стоявшей у Васильевской стрелки под охраной двух новейших линкоров с верными экипажами. В тяжелую минуту она была готова отплыть в Швецию или в Англию.
После публичной казни Пугачева в Москве все сановные петербургские заговорщики были отправлены в почетную отставку. Чрезмерно энергичная Екатерина Романовна Воронцова-Дашкова отправилась надолго в собственное имение, граф Панин, формально оставаясь Президентом Иностранной коллегии, был фактически отстранен от государственных дел, а Григорий Григорьевич Орлов, якобы тайно обвенчанный с императрицей, больше не допускался на аудиенции с Екатериной II, и позже сослан в собственную вотчину. Генерал-адмирал граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский, герой первой русско-турецкой войны, освобождался от должности командующего российским флотом и направлялся на дипломатическую службу за границу.
Длительная и неудачная осада Оренбурга тоже имела свои причины. Генерал от инфантерии Леонтий Леонтьевич Беннигсен позже свидетельствовал: «Когда императрица проживала в Царском Селе в течение летнего сезона, Павел обыкновенно жил в Гатчине, где у него находился большой отряд войска. Он окружал себя стражей и пикетами; патрули постоянно охраняли дорогу в Царское Село, особенно ночью, чтобы воспрепятствовать какому-либо ее неожиданному предприятию. Он даже заранее определял маршрут, по которому он удалился бы с войсками в случае необходимости; дороги по этому маршруту были изучены доверенными офицерами. Маршрут этот вел в землю уральских казаков, откуда появился известный бунтовщик Пугачев, который в...1773 году сумел составить себе значительную партию, сначала среди самих казаков, уверив их, что он был Петр III, убежавший из тюрьмы, где его держали, ложно объявив о его смерти. Павел очень рассчитывал на добрый прием и преданность этих казаков... Столицей же он хотел сделать Оренбург». Вероятно, Павел почерпнул эту идею в разговорах с отцом, которого в младенчестве он очень любил. Не случайно одним из первых малообъяснимых - с точки зрения здравого смысла - поступков императора Павла I был торжественный акт вторичного «венчания» двух августейших покойников в их гробах - Екатерины II и Петра III!
Так дворцовые перевороты в «недостроенной Петром Великим храмине» создавали постоянную почву для самозванства, которые преследовали интересы и дворянской России и крепостной православной Руси, да и происходили почти одновременно. Так уж повелось со Смутного времени.
Ужасным правление Петра III вряд ли можно назвать, но хорошего в нем мало что было. Не буду заново перечислять плюсы и минусы его, которые были перечислены, лишь прокомментирую их. Один из отвечающих заявил, что прекращение Семилетней войны - просто прекращение кровопролития и Петр молодец, что так сделал. Сложно не согласиться, что для интересов России Семилетняя война была не нужна, хотя и тут есть определенное основание (Усиление Пруссии в регионе), но выход из войны, когда Берлин уже почти пал, когда наши войска пролили свою кровь, завоевали (не будем говорить тут о том, по каким причинам мы ввязались войну и т.п.), а тут пришел самодур Петр, фанат Фридриха II и все труды, все жертвы перечеркнул сепаратным миром с Пруссией (к тому же нарушая договоренности с другими державами). Мало того, что много людей погибло впустую, впустую были потрачены гос. средства и прочее, так еще и стоит учитывать то, что Фридриху, несмотря на такой роскошный "подарок" (а он действительно был роскошный, Россия чуть не погубила Пруссию), было плевать на это и на Россию в т.ч. В политике нет друзей и глупо рассчитывать, что Фридрих или Пруссия помогли бы нам в чем-нибудь за то, что мы сделали. Что касается манифеста о вольности дворянской, то тут картина следующая: крестьяне, страдающие уже очень много, фактически почти бесправные рабы, которые составляют основную часть населения, что недопустимо для цивилизационной страны, получают от Петра этот манифест. Вместо того, чтобы задуматься о процессе раскрепощения крестьян и начать его осуществлять, потому что крепостничество, как известно, неэффективная и негуманная система в государстве, император наделяет правящую верхушку, дворян, еще кучей привилегий, что ведет к еще большей ингибиции крестьян, на которых и так взвалено уже очень много. Манифест о вольности дворянской - неэффективная антигуманная реформа, служащая для отката страны назад, сделанная лишь для того, чтобы прикрыть императорскую голову. Также хотелось бы напомнить, что еще Петр III хотел направить корпус русской армии на войну в Голштинию, чтобы ее защитить, пожертвовать людьми и гос. средствами ради клочка земли, которой России и ее интересам уж никак не нужны. Насаживание императоров прусских порядков в армии сомнительны, ведь Россия их победила и дальше будет побеждать своими армейскими порядками, позже Суворов скажет: "Мы пруссаков всегда бивали, что ж тут перенять?" Помимо всего вышеперечисленного, как уж писалось в одном из ответов, Петр не хотел править Россией и ему было совершенно плевать на нее, что он и показывал своим отношением, а такой человек не может быть нормальным (не говоря уже о хорошем) императором, по крайней мере в его случае точно.
5 января 1762 года Петр III стал российским императором. Он кривлялся во время церемоний, играл солдатиками и заявлял, что предпочел бы править цивилизованной Швецией, нежели дикой Россией. Под его именем будет "бередить Россию" Емельян Пугачев.
Чужой среди своих
При рождении Петр Федорович получил имя Карл Петер Ульрих Гольштейн-Готторпской. Его матерью была дочь Петра I, цесаревна Анна Петровна. Она скончалась практически сразу после рождения сына, простудившись во время празднований в честь маленького Петра. В 11-летнем возрасте он потерял и отца – герцога Гольштейн-Готторпского Карла Фридриха. По отцовской линии Петр III приходился внучатым племянником королю Швеции Карлу XII и долгое время воспитывался как наследник шведского престола в доме своего дяди, епископа Адольфа Эйтинского, ставшего позднее шведским королем Адольфом Фредриком. В 14 лет мальчика забрала тетушка из России – императрица Елизавета, пытавшаяся закрепить трон за Романовыми.
Главный враг
После смерти Елизаветы Петровны в 1762 году Петр III был провозглашен императором. Современники рисовали нелицеприятный портрет нового правителя. Своими выходками он приводил весь двор в замешательство. Говорили, что от своего деда он унаследовал только страсть к горячительным напиткам, которые начал употреблять, якобы, еще в раннем детстве. Перед иностранными министрами он вел себя фамильярно и нес такую нелепицу и вздор, что «обливалось сердце кровью от стыда». Считали, что главным врагом нового государя является он сам.
Задержка в развитии?
Странное поведение императора рождало слухи о его неполноценности. В юности он переболел тяжелой формой оспы, что могло стать причиной отклонений в развитии. При этом Петр Федорович получил прекрасное техническое образование. Он хорошо разбирался в точных науках, географии и фортификации, владел немецким, французским и латинским языками. Только вот беда – русского почти не знал, и, видимо, не очень-то и стремился освоить – перспектива управлять Россией его вообще раздражала. Впрочем, многие образованные вельможи владели русским языком ничуть не лучше. Однако, он не был злым человеком, скорее – простодушным. Любил приврать или пофантазировать. Особенно «странности» «одолевали» Петра Федоровича в храме. Во время богослужения он мог хихикать, вертеться, громко разговаривать. Придворных дам заставлял вместо поклонов делать книксен.
«Лихорадка»
Как только Петр III вступил на трон, он увлеченно погрузился в государственные дела. За 186 дней своего правления он подписал 192 документа. Он упразднил Тайную канцелярию, запретил доносы и пытки, объявил амнистию, возвратив из ссылки 20 тысяч человек, издал указ о свободе вероисповедания и запрете преследования старообрядцев. Петр Федорович передал в пользу государства изъятые у монастырей земли, объявил лес национальным богатством, учредил Государственный банк и ввел в оборот первые ассигнации. Издал манифест о вольности дворянства, по которому дворяне освобождались от обязательной военной службы и от телесных наказаний. Среди важных, а, порой, и прогрессивных законов встречались как не слишком актуальные (император велел крестить младенцев только в подогретой воде), так и по-настоящему пугающие - ходили слухи, что новый император хочет провести церковную реформу по протестантскому образцу.
Нелюбимая жена
В 17 лет Петра женили на принцессе Ангальт-Цербстской, будущей императрице Екатерине II. Вероятно, Петр Федорович пытался «подружиться» со своей 16-летней супругой, но они были слишком разными: она – живая и любопытная, он – инфантильный и маниакально увлеченный игрой в солдатики, охотой, вином. Через 10 лет супружества у них родился сын Павел – будущий император. Внешнее сходство отца и сына, между тем, не мешало судачить о том, что настоящим отцом наследника является фаворит Екатерины – Сергей Салтыков. О том, что отцом последующих детей Екатерины точно является не ее законный супруг, уже не спорили, ведь сам император заявлял, что не знает, откуда у жены «берутся беременности». Впрочем, и сам император не отличался супружеской верностью. Он всерьез намеревался жениться на своей фаворитке – Елизавете Воронцовой, для чего было необходимо устранить нелюбимую жену. Для Екатерины и сына Павла были уже подготовлены специальные покои в Шлиссельбургской крепости. Но императрица опередит нерасторопного супруга.
Не сотвори себе кумира!
Кумиром и объектом подражания для Петра Федоровича был прусский король Фридрих II – выбор неудачный, если учесть, что уже несколько лет Россия находилась с Пруссией в состоянии войны. К всеобщему изумлению Петр III не только заключил невыгодный для России мир с Пруссией, но и ввел в российской армии прусскую форму. Не способствовала популярности императора и введенная палочная система наказаний на прусский манер. Вскоре гвардейцы стали открыто выражать свое недовольство.
Безвольная жертва обстоятельств
Именно гвардейцы помогут Екатерине взойти на престол: сенат, войска и флот присягнут новой правительнице, а Петр согласится подписать отречение от престола. Екатерине удастся придать перевороту благопристойный вид, чтобы все выглядело как исполнение народной воли. В манифесте так и будет сказано: «по желанию всех наших верноподданных». Тем временем свергнутый император ожидал своей участи в Ропшинском дворце, что в 30 километрах от Санкт-Петербурга. Через неделю Екатерина Алексеевна получила письмо о том, что супруг скончался. Что произошло в Ропше неизвестно до сих пор. Народу объявили, что император скончался от геморроидальной колики. Однако, существует общеизвестная версия, что Петра Федоровича убил Алексей Орлов, верный человек императрицы. Загадочная смерть императора позволит войти в русскую историю самому знаменитому лжецарю – Емельяну Пугачеву.
(начало)
Петр Федорович и Екатерина Алексеевна . В 1742 г. Елизавета объявила наследником своего племянника, родного внука Петра Великого (и внука сестры Карла XII шведского) герцога Шлезвиг-Голштинского Карла-Петра-Ульриха. Для русских людей он был таким же немецким принцем, как и те, от которых в 1741 г. освободилось русское общество и которые ему были так постылы. Этот свой выбор или, лучше сказать, необходимость этого выбора Елизавета скоро стала считать серьезным несчастьем. Четырнадцатилетний осиротелый герцог был перевезен из Голштинии в Россию, нашел в Елизавете вторую мать, принял православие и вместо немецкого воспитания стал получать русское. В 1745 г. его поспешили женить. Вопрос о невесте очень долго обсуждался при дворе, потому что браку придавали политическое значение и боялись ошибиться. Наконец Елизавета остановилась на том лице, на которое указала, в противность Бестужеву, французско-прусская партия, на которое указал и Фридрих прусский, – на принцессе Софии-Августе-Фредерике Ангальт-Цербстской. Ее отец был только генералом прусской службы, комендантом Штетина; мать в заботах о довольно бедном хозяйстве успела потерять чувство такта и хороший характер, приобретя наклонность к стяжаниям и пересудам. Невеста с матерью приехала в Россию, приняла православие и была названа Екатериной Алексеевной; 25 августа 1745 г. произошла свадьба 17-летнего Петра с 16-летней Екатериной . Но все замечали, что жених был холоден к невесте и прямо ссорился с будущей тещей. Впрочем, мать Екатерины проявила свой неуживчивый характер по отношению ко всем и потому была отправлена из России в том же 1745 г. Молодая чета осталась как бы одинокой в большом елизаветинском дворце, будучи оторвана от немецкой среды, от обстановки своего детства. И мужу, и жене приходилось самим определять свою личность и свои отношения при дворе.
Великий князь Петр Федорович (будущий Петр III) и великая княгиня Екатерина Алексеевна (будущая Екатерина II)
Петр Федорович был человеком слабоодаренным и физическими силами, и умственными, рано лишился матери и отца и остался на руках гофмаршала Брюммера, который был более солдат, чем образованный человек, более конюх, чем педагог. Детство Петра прошло так, что ничем добрым его нельзя было вспомнить. Его воспитание было запушено, как и его образование. Брюммер установил такой порядок жизни для своего воспитанника, который не мог не расстраивать его здоровья, и без того слабого: например, при продолжительных занятиях мальчик не имел моциона и не ел до двух часов дня. А в час обеда владетельный герцог часто лишь смотрел из угла, как его дворня ела обед, в котором ему самом было отказано педагогами. Плохо питая мальчика, ему не позволяли развиться, почему он и стал вялым и слабым. Нравственное воспитание было пренебрежено: стояние на коленях на горохе, украшение ослиными ушами, удары хлыста и даже битье чем попало были обыкновенным средством педагогического убеждения. Ряд нравственных унижений перед придворными, грубых окриков Брюммера и его наглых выходок не мог, конечно, выработать в принце ни здравых нравственных понятий, ни чувства человеческого достоинства. Умственное воспитание тоже было плохо. Петр изучал много языков, много предметов, но учили его через силу, не сообразуясь с его слабыми способностями, и он мало усвоил и получил отвращение к учению. Латынь же, которая в то время была обязательна для каждого образованного человека, ему надоела до того, что он запретил помещать в свою библиотеку в Петербурге латинские книги. Когда он явился в Россию и Елизавета познакомилась с ним, она удивилась скудости его познаний. Его принялись снова учить, уже на православный русский лад. Но науке помешали болезни Петра (в 1743–1745 гг. он три раза был серьезно болен), а затем женитьба. Выучив православный катехизис наскоро, Петр остался с воззрениями немца-протестанта. Знакомясь с Россией из уроков академика Штелина, Петр не интересовался ею, скучал уроками и оставался весьма невежественным и неразвитым человеком с немецкими взглядами и привычками. Россию он не любил и думал суеверно, что ему в России несдобровать. Его интересовали одни "увеселения": он любил танцевать, по-детски шалить и играть в солдаты. Военное дело его интересовало в высшей степени, но он не изучал его, а забавлялся им и, как немец, благоговел перед королем Фридрихом, которому хотел подражать всегда и во всем и не умел никогда ни в чем.
Женитьба не образумила его и не могла образумить потому, что он не чувствовал своих странностей и был очень хорошего мнения о самом себе. На жену, которая была неизмеримо выше его, он смотрел свысока. Так как учить его перестали, то он считал себя взрослым человеком и, разумеется, не хотел поучиться у жены ни ее такту, ни ее сдержанности, ни, наконец, ее деловитости. Дел он не хотел знать, напротив, расширил репертуар забав и странных выходок: то по целым часам хлопал по комнатам кучерским кнутом, то безуспешно упражнялся на скрипке, то собирал дворцовых лакеев и играл с ними в солдаты, то производил смотры игрушечным солдатикам, устраивал игрушечные крепости, разводил караулы и проделывал игрушечные военные упражнения; а раз, на восьмом году своей женитьбы, судил по военным законам и повесил крысу, съевшую его крахмального солдатика. Все это проделывалось с серьезным интересом, и по всему было видно, что эти игры в солдатики чрезвычайно его занимали. Жену свою он будил по ночам для того, чтобы она ела с ним устрицы или становилась на часы у его кабинета. Ей он подробно описывал красоту увлекшей его женщины и требовал внимания к такой оскорбительной для нее беседе. Бестактно относясь к Екатерине и оскорбляя ее, он не имел такта и в отношении посторонних лиц и позволял себе разные пошлости: например, в церкви во время службы, за спиной тетки, он передразнивал священников, а когда на него смотрели фрейлины, он показывал им язык, но так, чтобы тетка этого не видела: своей тетки он все-таки очень боялся. Сидя за столом, он издевался над прислугой, обливал ей платья, подталкивал блюда на соседей и старался поскорее напиться. Так вел себя наследник престола, взрослый человек и отец семейства (в 1754 г. у него родился сын Павел). "Петр обнаруживал все признаки остановившегося духовного развития, – говорит С. М. Соловьев, – он являлся взрослым ребенком". Императрица Елизавета понимала свойства Петра и часто плакала, беспокоясь за будущее, но изменить порядок престолонаследия не решалась, потому что Петр III был прямым потомком Петра Великого.
Не теряли, однако, надежды приохотить и приучить Петра к делам. Штелин продолжал его знакомить с государственными делами теоретически, а в 1756 г. Петра назначили членом Конференции, учрежденной, как мы видели, для особо важных дел. В то же время в качестве герцога голштинского Петр каждую неделю "в понедельник и пятницу со своими голштинскими министрами совет держал и дела своего герцогства управлял". Все эти заботы имели кое-какой результат. Петр заинтересовался делами, но не России, а Голштинии. Вряд ли он хорошо их узнал, но он усвоил голштинские взгляды, желая отвоевать у Дании голштинские земли и очень возился с голштинскими солдатами и офицерами, которых ему дозволено было с 1755 г. привезти в Россию. С ними летом он жил в лагерях в Ораниенбауме, усвоил себе их солдатские манеры и фатовство, у них выучился курить, пить по-солдатски и мечтать о голштинских завоеваниях.
Российская императрица Елизавета Петровна. Портрет работы В. Эриксена
Определилось с течением времени и отношение Петра к России и русским делам. Он говорил своей жене, что "не рожден для России, что он непригоден русским и русские непригодны ему и убежден он, что погибнет в России". Когда освободился шведский престол и Петр не мог его занять, хотя имел право, он со злобой говорил вслух: "Затащили меня в эту проклятую Россию, где я должен считать себя государственным арестантом, тогда как, если бы оставили меня на воле, то теперь я сидел бы на престоле цивилизованного народа". Когда Петр присутствовал на Конференции, он подавал свои мнения и в них обнаруживал полное незнакомство с политическим положением России; о русских интересах рассуждал он с точки зрения своей любви к прусскому королю. Так, незнание России, презрение к ней, стремление уйти из нее, голштинские симпатии и отсутствие зрелой личности отличали будущего русского императора. Канцлер Бестужев серьезно думал о том, чтобы или совсем устранить Петра от власти, или оградить иным путем от его влияния интересы России.
Совсем иного рода человек была жена Петра, великая княгиня Екатерина Алексеевна. Выросши в скромной семье незначительного принца, строгого протестанта и отца, Екатерина получила некоторое образование, увеличенное собственной ее наблюдательностью и восприимчивостью. В детстве она много путешествовала по Германии, много видела и слышала. Уже тогда она своей живостью и способностями обращала на себя внимание наблюдательных лиц: в Брауншвейге один каноник, занимавшийся предсказаниями, заметил ее матери: "На лбу вашей дочери я вижу по крайней мере три короны". Когда Екатерину с матерью вызвали в Россию, для нее не была секретом цель поездки, и бойкая девочка сумела с большим тактом сделать свои первые шаги при русском дворе. Отец ее написал ей в руководство ряд правил благоразумной сдержанности и скромности. Екатерина к этим правилам присоединила свой собственный такт и замечательное практическое чутье и обворожила Елизавету, завоевала симпатии двора, а затем и народа. Не старше 15-ти лет, она вела себя лучше и умнее, чем ее руководительница мать. Когда мать ссорилась и сплетничала, дочь старалась приобрести общее расположение. Она усердно занялась русским языком и православным вероучением. Блестящие способности позволили ей оказать в короткое время большие успехи, и при церемонии крещения она так твердо прочла символ веры, что всех этим удивила. Но сохранились известия, что перемена религии для Екатерины была не так легка и радостна, как она показывала императрице и двору. В благочестивом смущении перед этим шагом Екатерина много плакала и, говорят, искала утешения у лютеранского пастора. Однако уроки православного законоучителя от этого не прекращались. "Честолюбие берет свое", – замечал по этому поводу один дипломат. И сама Екатерина признавалась, что она была честолюбива.
Екатерина II после приезда в Россию. Портрет работы Л. Каравака, 1745
Не любя ни мужа, ни Елизаветы, Екатерина тем не менее держала себя в отношении их очень хорошо. Она старалась исправлять и покрывать все выходки мужа и не жаловалась на него никому. К Елизавете же она относилась почтительно и как бы искала ее одобрения. В придворной среде она искала популярности, находя для каждого ласковое слово, стараясь примениться к нравам двора, стараясь казаться чисто русской набожной женщиной. В то время, когда ее муж оставался голштинцем и презирал русских, Екатерина желала перестать быть немкой и отказалась после смерти родителей от всяких прав на свой Ангальт-Цербст. Ее ум и практическая осмотрительность заставляли окружающих видеть в ней большую силу, предугадывать за ней большое придворное влияние. И действительно, с годами Екатерина заняла при дворе видное положение; ее знали с хорошей стороны даже в народной массе. Для всех она стала виднее и симпатичнее своего мужа.
Но личная жизнь Екатерины была незавидна. Поставленная далеко от дел и оставляемая на целые дни мужем, Екатерина не знала, что делать, потому что совсем не имела общества: она не могла сближаться с придворными дамами, потому что "смела видеть перед собою только горничных", по ее собственным словам; она не могла сближаться с кругом придворных мужчин, потому что это было неудобно. Оставалось читать, и "чтение" Екатерины продолжалось восемь первых лет ее супружеской жизни. Сперва она читала романы: случайный разговор с знакомым ей еще в Германии шведским графом Гилленборгом направил ее внимание на серьезные книги. Она перечитала много исторических сочинений, путешествий, классиков и, наконец, замечательных писателей французской философии и публицистической литературы XVIII в. В эта годы она и получила ту массу сведений, которой удивляла современников, тот философский либеральный образ мыслей, который принесла с собой на престол. Она считала себя ученицей Вольтера , поклонялась Монтескье , изучала Энциклопедию и благодаря постоянному напряжению мысли стала исключительным человеком в русском обществе своего времени. Степень ее теоретического развития и образования напоминает нам силу практического развития Петра Великого. И оба они были самоучками.
Во второй половине царствования Елизаветы великая княгиня Екатерина уже была вполне сложившимся и очень заметным человеком при дворе. На нее обращено было большое внимание дипломатов, потому что, как они находят, "ни у кого нет столько твердости и решительности" – качеств, которые ей дают много возможностей в будущем. Екатерина независимее держится, явно не в ладах со своим мужем, навлекает на себя недовольство Елизаветы. Но самые видные "припадочные" люди Елизаветы, Бестужев, Шувалов, Разумовский , теперь не обходят великой княгини вниманием, а стараются, напротив, установить с нею добрые, но осторожные отношения. Сама Екатерина входит в сношения с дипломатами и русскими государственными людьми, следит за ходом дел и даже желает на них влиять. Причиной этого была болезненность Елизаветы: можно было ждать скорой перемены на престоле. Все понимали, что Петр не может быть нормальным правителем и что его жена должна играть при нем большую роль. Понимала это и Елизавета: опасаясь со стороны Екатерины какого-либо шага в свою пользу против Петра, она стала к ней относиться дурно и даже прямо враждебно; с течением времени так же относится к жене сам Петр. Окруженная подозрительностью и враждой и побуждаемая честолюбием, Екатерина понимала опасность своего положения и возможность громадного политического успеха. Об этой возможности говорили ей и другие: один из посланников (прусский) ручался ей, что она будет императрицей; Шуваловы и Разумовские считали Екатерину претенденткой на престол; Бестужев вместе с ней строил планы о перемене престолонаследия. Екатерина сама должна была готовиться действовать и для своей личной защиты, и для достижения власти после смерти Елизаветы. Она знала, что муж привязан к другой женщине (Елиз. Ром. Воронцовой) и желал заменить ею свою жену, в которой видел опасного для себя человека. И вот, чтобы смерть Елизаветы не застала ее врасплох, не отдала в руки Петра беззащитной, Екатерина стремится приобрести себе политических друзей, образовать свою партию. Она тайно вмешивается в политические и придворные дела, ведет переписку с очень многими видными лицами. Дело Бестужева и Апраксина (1757–1758 гг.) показало Елизавете, как велико было при дворе значение великой княгини Екатерины. Бестужева обвиняли в излишнем почтении перед Екатериной. Апраксин был постоянно под влиянием ее писем. Падение Бестужева было обусловлено его близостью к Екатерине, и самое Екатерину постигла в ту минуту опала императрицы. Она боялась, что ее вышлют из России, и с замечательной ловкостью достигла примирения с Елизаветой. Она стала просить у Елизаветы аудиенции, чтобы выяснить ей дело. И Екатерине была дана эта аудиенция ночью. Во время беседы Екатерины с Елизаветой за ширмами в той же комнате тайно были муж Екатерины Петр и Иван Ив. Шувалов, и Екатерина догадалась об этом. Беседа имела для нее решающее значение. При Елизавете Екатерина стала утверждать, что она ни в чем не виновата, и, чтобы доказать, что ничего не хочет, просила императрицу, чтобы ее отпустили в Германию. Она просила об этом, будучи уверена, что поступят как раз наоборот. Результатом аудиенции было то, что Екатерина осталась в России, хотя была окружена надзором. Теперь ей приходилось вести игру уже без союзников и помощников, но она продолжала ее вести еще с большей энергией. Если бы Елизавета не умерла так неожиданно скоро, то, вероятно, Петру III не пришлось бы вступить на престол, ибо заговор уже существовал и за Екатериной стояла уже очень сильная партия. С мужем Екатерина примириться не могла, она не могла его выносить; он же видел в ней злую, слишком независимую и враждебную ему женщину. "Нужно раздавить змею", – говорили окружавшие Петра голштинцы, передавая этим выражением мысли его о жене. Во время болезни Екатерины он даже прямо мечтал о ее смерти.
Так, в последние годы Елизаветы обнаружилась полная неспособность ее наследника и большое значение и ум его жены. Вопрос о судьбе престола очень занимал Елизавету; по словам Екатерины, государыня "с трепетом смотрела на смертный час и на то, что после ея происходить может". Но она не решалась отстранить племянника прямо. Придворная среда также понимала, что Петр не может быть правителем государства. Многие задумывались, как устранить Петра, и приходили к различным комбинациям. Устранить было можно, передав права малолетнему Павлу Петровичу, причем мать его Екатерина получила бы большую роль. Можно было бы поставить у власти и прямо Екатерину. Без нее же вопрос не мог быть решен ни в каком случае (о бывшем императоре Иоанне тогда никто и не думал). Поэтому Екатерина и помимо своих личных качеств и стремлений получила большое значение и являлась центром политических комбинаций и знаменем движения против Петра. Можно сказать, что еще до смерти Елизаветы Екатерина стала соперницей своему мужу, и между ними начался спор о русской короне.